Возвращение Иможен - Страница 12

– Для того чтобы повеситься, вовсе не обязательно плохо себя чувствовать.

– Пове…

– Да, повеситься, мистер Мак-Пантиш! Джон Мортон удавился на вешалке в своей комнате, и на вашем месте я бы срочно позвонила в полицию. А я подожду здесь полицейских и дам все необходимые объяснения.

Этот новый удар судьбы окончательно вывел трактирщика из равновесия. Вне себя от ярости, он подпрыгнул на месте и, ухватив Иможен за плечи, бешено затряс.

– А мне? – заорал Мак-Пантиш. – Мне вы дадите объяснения? Может, вы мне скажете, почему всякий раз, стоит вам войти – и в гостинице появляется труп? Задумали меня разорить, а? Ну, признавайтесь!

– Вы сошли с ума, мистер Мак-Пантиш.

– Может, я и в самом деле псих, мисс Мак-Картри, зато вы, вы хуже, чем эпидемия желтой лихорадки! И даже Великая Чума – ничто по сравнению с вами! Честное слово, страну следовало бы очистить от людей вроде вас!

Джефферсон открыл ящик стола и, вытащив такой огромный пистолет, что его пришлось держать двумя руками, прицелился в Иможен.

– Молитесь дьяволу, Иможен Мак-Картри, бьет ваш последний час!

Иможен застыла как вкопанная, не в силах пошевельнуться от страха и прикрыла глаза, ожидая скорой встречи с покойным папой, как вдруг у нее за спиной раздался добродушный грубый голос:

– Ну? Что еще за игры вы тут затеяли?

Мисс Мак-Картри открыла глаза, обернулась и с облегчением увидела Сэмюеля Тайлера.

ГЛАВА III

Раз в неделю преподобный Родрик Хекверсон навещал сержанта Мак-Клостоу. Священник и полицейский уважали и прекрасно понимали друг друга, поскольку оба они родились в Приграничной зоне, а потому испытывали одинаковые трудности с обитателями Верхней Шотландии, не желающими признавать чужаков. Преподобный Хекверсон во время этих еженедельных свиданий пользовался случаем узнать у сержанта обо всех проступках своих прихожан и таким образом почерпнуть тему для воскресной проповеди. Не называя имен, он клеймил те или иные прегрешения, ну, а виновников и без того знал весь городок. Грешники краснели от стыда, а прочие, и особенно родня, преисполнялись благодарности к преподобному Хекверсону за редкое умение ненавязчиво преподавать уроки нравственности.

– Арчибальд, по-моему, вы сегодня малость не в своей тарелке? В чем дело? – попыхивая трубкой, спросил священник.

Полицейский – крайне неумело – изобразил удивление.

– Да ничего, уверяю вас, преподобный…

– Ну-ну, сержант Мак-Клостоу, неужто вы забыли, что не имеете права лгать ни пастору, ни земляку, ни другу? Или правда так тяжела?

Немного поколебавшись, Арчибальд уступил.

– Преподобный, я боюсь, что теряю надежду на райское блаженство…

– Ого! И какая же слабость тому виной?

– Да то, что я день-деньской сыплю проклятиями, дохожу до такого бешенства, что почти теряю рассудок и не в состоянии мыслить здраво.

– Но раз вы отдаете себе в этом отчет – не все потеряно. Можно найти и лекарство. Например, почему бы не сделать небольшое усилие воли и…

– Я на это не способен, преподобный, во всяком случае, пока она тут!

– Она?

– Эта чертовка Иможен Мак-Картри!

– Ах, вот оно в чем дело! То-то я слышал, что еще до моего приезда в Каллендер из-за этой особы случились какие-то волнения…

Мак-Клостоу с горечью усмехнулся.

– Волнения? Да не будь у меня ангела-хранителя, я бы давно угодил из-за них в сумасшедший дом!

– Даже так?

– Повсюду трупы… Каждую минуту – нападения… и телефонные звонки с настоятельным приказом не мешать ей делать что вздумается! А ко всему прочему, вы и представить не можете себе, преподобный, как дерзко и нагло ведет себя эта нахалка!

– Вы уверены, что не преувеличиваете, Арчи?

– Преувеличиваю? Она приехала только утром, но еще до двух пополудни успела влепить мне пощечину!

– Не может быть!

– Еще как может, преподобный Хекверсон! И вас еще удивляет, что после всего этого мне больше не хочется играть в шахматы, что виски потеряло вкус (уж о чае я и не заикаюсь!), что весь день я всуе кощунственно поминаю имя Божье и то раздумываю о самоубийстве, то готов прикончить ее!

– Да ну же, Арчи, возьмите себя в руки!

– Я больше не могу, преподобный, просто не могу.

И сержант Мак-Клостоу разрыдался. Преподобный Хекверсон не выдержал. Поистине тяжкое зрелище – смотреть, как колосс более шести футов ростом рыдает словно малое дитя. Пастор встал, с отеческой заботой обхватил сержанта за плечи и прижал его буйную головушку к груди, нисколько не заботясь о том, что мокрая борода Арчибальда пачкает ему пиджак. Нежно обнявшиеся мужчины являли собой столь трогательное зрелище, что старая мисс Флемминг, заглянувшая в участок спросить, не находил ли кто ее потерянных на рынке ключей, ретировалась так быстро, как только позволял ей артрит, и немедленно побежала рассказывать всем своим кумушкам, что застала Арчибальда Мак-Клостоу за исповедью причем сержант признался отцу Хекверсону в таком тяжком преступлении, что пастор и полицейский обнялись и зарыдали. Разумеется, сообщение возбудило всеобщее любопытство, и каждый пытался истолковать преступление сержанта либо в зависимости от собственных тайных склонностей, либо от степени симпатии к Мак-Клостоу. В первую очередь, конечно, поинтересовались мнением мисс Флемминг, но та, не желая показать полную неосведомленность на сей счет, заявила, что не имеет права разглашать чужие тайны. Все одобрили ее сдержанность, но про себя затаили досаду.

Как только первые минуты волнения миновали, преподобный Хекверсон вновь обрел приличествующую его сану властность.